Худенькая девочка с большими голубыми глазами, черными как смоль локонами и фарфоровой кожей практически всё утро провела у зеркала. Сегодня должна была сбыться её мечта - поступить на обучение в Тириосскую оперу. Что может быть желаннее для ребёнка, чьё самое сокровенное желание - покорить сцену? Флоренс всегда была непоседой, она очень любила внимание и часто устраивала небольшие представления для своих близких. Она сама писала тексты песен.
Строки её творений нельзя было бы приписать столь юной особе, в них было столько смысла, глубины чувств, что не зная наверняка, кто автор, можно было счесть, что они написаны рукой опытного зрелого поэта. Несмотря на всё это, Флоренс была очень болезненным ребёнком, она часто страдала от мигреней. Её фобии порой доходили до абсурда. Ей постоянно казалось, что под её кроватью или в шкафу прячется кто-то, поэтому она частенько забиралась в кровать к младшей сестре. С возрастом её паранойя лишь усиливалась. Флоренс часто одолевали приступы паники, хоть она и научилась их контролировать. А ещё и ночные кошмары. Сколько раз матери приходилось посреди ночи успокаивать дочь, было не счесть. Друзей у Флоренс было очень мало, её считали странной, некоторые даже поговаривали, что она общается с духами. Действительно, порой девочка видела свои кошмары наяву. Лекари, осматривавшие ни раз Флоренс говорили, что это умственное расстройство и что девочку стоит изолировать от общества. Мать же не считала её опасной, поэтому ни за что не соглашалась с подобным. Возможно из-за богатого внутреннего мира, её странностей, болезней, эта девушка вовсе не выглядела на свои четырнадцать лет. Любой, кто увидит её впервые сочтет, что перед ним девушка лет двадцати пяти. Пожалуй, внешний возраст полностью соответствовал внутреннему развитию Флоренс.
Валери Ботьен, хоть и была намного старше Флоренс, была практически единственным настоящим другом Флоренс. Баронесса была одной из немногих, кто понимал девочку. Валери всегда поддерживала её, не только морально, но и материально, поскольку Флоренс была из довольно бедной семьи. Мадам Ботьен уже много лет дружила с матерью девочки. Вся семья считала баронессу своим ангелом-хранителем. Почему баронесса была так сильно привязана к этой семье, никто не знал. Возможно, в глубине души баронесса ещё не до конца очерствела, а возможно, она хотела осуществить мечту девушки, ведь её мечта так и не сбылась.
- Флоренс, мадам Ботьен уже пришла, ты готова, дорогая? - войдя в маленькую комнатку обратилась к дочери мать.
- Да, матушка, уже спускаюсь, - ответила девочка, пробегая мимо матери поцеловала её в щеку, быстро спустилась по лестнице.
- Флоренс, милая, ты бесподобна, - с улыбкой сказала Валери, подойдя к девушке и поцеловав её в лоб, - А вот это предаст тебе уверенности, пусть это будет твоим оберегом.
Баронесса достала из сумочки рубиновую подвеску в виде капли на серебряной цепочке и надела Флоренс на шею. Кроваво-красный рубин великолепно выделялся на белоснежной коже и на фоне чёрное платица. Глаза девушки загорелись.
- Какая прелесть! Спасибо Вам, мадам, - пролепетала Флоренс и поклонилась в знак благодарности.
- Я рада, что тебе понравилось, дорогая. Пойдём.
С этими словами Валери вышла из дома, Флоренс последовала за ней.
- Пусть тебе сопутствует удача, моя милая, - в след прозвучали слова матери.
Флоренс обернулась на пороге и послала матери воздушный поцелуй.
- Спасибо, матушка!
По дороге в оперу Флоренс не умолкала. Валери с улыбкой слушала девочку, иногда вставляя несколько слов одобрения или совет. Настроение у обеих было замечательное. Флоренс конечно же волновалась, хоть и старалась этого не показывать. Сегодня решится её судьба!
Перед глазами предстало величественное здание Тириосской Национальной оперы. Флоренс с восхищением осматривала строение, красота которого захватывала дух. Когда же девушки вошли внутрь, Флоренс вовсе потеряла дар речи. За всю свою жизнь она не видела ничего красивее. Она внимательно осматривала позолоченые скульптуры и расписные потолки. Валери не в первый раз была в опере, но как попасть в кабинет директора, она точно не знала. Поэтому, она решила направиться к самому залу для выступлений, ведь там постоянно велись репетиции. Длинные коридоры могли сбить с толку любого, кто не был работником театра. К счастью, Валери заметила вдалеке коридора девушку. Она тут же поспешила остановить её, пока та не скрылась из виду.
- Мадемуазель! - обратилась баронесса не очень громко, но звук буквально разлетелся по всему коридору звонким эхом.

- Да, простите, мадемуазель, нас, но мы заблудились. Мы с моей подопечной ищем кабинет директора. Вы бы могли нам помочь? Я была бы Вам бесконечно признательна.
Баронесса приветливо улыбнулась девушке.
- Баронесса Валери Ботьен, а это моя подруга, Флоренс Роа. Мы пришли поговорить с мсье Бертолем о возможности для Флоренс поступить в оперу на обучение. У девочки великолепные вокальные данные. Было бы жаль похоронить этот бесценный дар.
Черноволосая девушка приветливо поклонилась. Было видно, что она очень нервничает, всё вокруг было для неё ново. Такое огромное пространство коридора словно давило на неё. Флоренс взяла Валери за руку. Её большие голубые глаза всё бегали по сторонам, осматривая новое пространство.
Валери знала, что для Флоренс будет очень непросто влиться в коллектив из-за её странностей. Но желание девушки выступать способно было перебороть все трудности. Флоренс обладала довольно редким контральто, хотя глядя на эту худышку, подобное было сложно представить.
Сама Валери в детстве тоже лелеяла надежду стать оперной певицей, но благодаря скупости приёмных родителей, которые хотели лишь избавиться от девочки, получив солидное приданное, эта мечта так и не осуществилась. Несмотря на всё это, баронесса старалась посещать все премьеры. Однако, когда в её распоряжение попал Игорный дом, походы в оперу стали явлением весьма редким. Мадам Ботьен отлично играет на рояле, поэтому порой радует посетителей Дома своим прекрасным лирическим сопрано.
Во время пения Валери охватывали прекрасные воспоминания из детства. Когда она летом с утра до ночи пропадала в лесу у озера со своим другом. Возможно, именно это была первая и единственная настоящая любовь в её жизни. В тот
день, когда мальчику пришлось уехать, казалось, что-то навсегда изменилось в маленькой Валери. Девочка более никогда не была прежней. Она перестала смеяться, стала взрослеть на глазах, всё больше становясь циничной расчетливой холодной. Как часто ей хотелось вернуться в те счастливые времена. Порой те счастливые моменты приходили во снах, но с каждым разом лицо мальчика всё больше и больше стиралось из памяти и он сам начинал походить на призрачный силуэт. Пожалуй, баронессе не суждено больше никогда  увидеть своего друга. Но воспоминания для того нам и даны, чтобы наполнять нашу жизнь. Будь то хорошие либо плохие моменты, без них мы ничто.
Мадам Ботьен не хотела, чтобы Флоренс так же разочаровалась в жизни, как произошло с баронессой. Отдать Флоренс в оперу, чтобы она посветила жизнь искусству - по мнению Валери было единственно верным решением.

- Спасибо, мадемуазель Аделис, - улыбнувшись ответила Флоренс.
- Все сложности - это явление временное. Их нужно просто пережить, мадемуазель Аделис, - ответила мадам Ботьен и слегка улыбнулась.
Баронессе не по наслышке были известны трудности во многих их проявлениях.
- Наверняка у вас в Опере очень много талантливых актрис. Нет незаменимых людей. На её место придёт другая. Возможно, это будете даже Вы, - попыталась немного ободрить девушку Валери.
Баронесса чувствовала какое-то напряжение в самой Лорель. Что-то её беспокоило явно больше, чем уход актрисы. Вмешиваться в личные дела девушки мадам Ботьен не позволяло воспитание, хотя ей действительно хотелось чем-то поддержать это хрупкое создание.
В это время мадемуазель Роа отстала от девушек, засмотревшись на позолоченные скульптуры. Внимательный взгляд Флоренс медленно скользил по стене изучая каждую деталь. Девушке казалось, что она уже видела всё это раньше, но в опере не была ни разу. Может, это был один из её кошмаров или бред наяву? Что могло навеять эти образы мадемуазель Роа? Флоренс подошла поближе, протянув изящную белоснежную руку и проведя тонкими пальцами по барельефу.
- Флоренс! - окликнула девушку Валери, заметив, что та осталась позади.
Мадемуазель Роа слегка вздрогнула, отдёрнула руку и последовала за баронессой.
- Простите, - коротко ответила Флоренс, виновато потупив взгляд.
- Это очень любезно с Вашей стороны, мадемуазель. Я буду очень рада, если мне удастся поговорить с самим мсье Бертолем. Думаю, мы будем весьма полезны друг другу.
Длинные коридоры казалось были вовсе бесконечными. Такие странные лабиринты ведущие во все уголки оперы. Что де может быть в подвальных этажах столь запутанного строения? Нужно отдать должное архитектору и строителям, постарались они наславу. Складывалось впечатление, что повторить подобное невозможно, а сама Опера была сродни живому организму, который рос и развивался сам.
- Вы давно поете? - наконец нарушив тишину поинтересовалась баронесса.

То чувство, когда даже Небеса смеются тебе в лицо... Призрак стоял, поставив лицо злому ветру, а  капли дождя казались ледяными плевками прямиком в душу. Он находился возле щелеобразного окна в верхней части своего подвала. Рене все еще  не мог опомниться от ощущений, преследовавших его посреди недели. За последние дни он уже не раз пытался вырвать свои волосы, проклиная каждого, кто посмеет потревожить его мысли. "Для чего ты это сделала, мой ангел? Срывать маску так глупо, кто тебя дернул?" - Сам не замечая того, он сковырнул с пальца небольшую частицу плоти, но даже порыв внезапной боли не был способен отрезвить Призрака от тяжелых мыслей. Композитора в последнее время не могла поглотить даже музыка. Каждый раз нажимая клавишу на органе или рояле, мсье Лувиллини как наяву вспоминал голос возлюбленной, родной до дрожи. С пальцев соскакивали невидимые частицы тока и Призрак отдергивал руку, болезненно сморщив лоб и убирая с ладоней остатки влаги. На жестком округлом табурете без спинки уже сидеть больно. Кости таза так и впивались в лакированное дерево. Рене сидел так часами и не знал, что делать теперь. "Любопытство погубило уже многих, не будь же в их числе впредь. Я вижу, как терзаешь свою душу, стремишься избежать малейшего шороха. Еще немного, и создам маленького личного параноика." - Он безуспешно пытался прогнать дурные предчувствия, боясь, что Лорель теперь и знать его не захочет. Стоит ли довольствоваться воспоминаниями о том, как совсем недавно хористка пела, наполняя частицами душу каждую клетку внешнего мира?  Порой Призраку не верилось, что именно Он развил в девушке ее данные до подобного уровня. Самозабвенная песнь мадмуазель Аделис врезалась в душу настолько, что внутри хористки поселился не кто иной, как Ангел Музыки. Отголоски ее души  отдавались отчетливой болью в районе подреберья. Неужто Призрак больше не услышит подобного великолепия? Давая время очухаться от переживаний, Рене отныне мог издали наблюдать за той, кого потерял навеки. Не слишком ли рано он хоронит искры, застрявшие в невесомости? Неужели маленький ангел больше не навестит своего Покровителя, чтобы показать ей потаенные уголки своей души? Неужели она впредь не поделится сокровенными переживаниями, не спросит совета? Ему нравилось утешать мадмуазель...Так кому же теперь дарить свое расположение, черт возьми?! Сильнее всего он скучал по ощущениям, когда задыхался от восторга и абсолютного счастья, находясь в непосредственной близости с хористкой, когда не было страхов и упреков, а были только нераздельная душевная теплота и доверие. Призрак с утратой Лорель потерял Все. Только теперь он осознавал, что ему уже не нужно ничто другое. Он за последние дни не съел ничего, перестал принимать ударную дозу обезболивающих и теперь почти потерял способность быть собой. Во всяком случае, смутно осознавал происходящее и ни коим образом не давал о себе знать театральным. Желудок сводило голодной судорогой, а сам он сбился со счета, сколько раз рвал волосы на голове, пытаясь придумать способ вернуть расположение единственной.
Посторонний шелест шагов подозрительно близко этом разносился по подвальным помещениям. Даже без акустической системы можно с  уверенностью сказать, камень с легкостью отражает все посторонние звуки и направляет их в нужные уши. На территорию Призрака вновь вторглись непрошенные гости. Лорель точно не рискнет, шаги мадам Фармен более твердые и в то же время тихие, мсье Бертоль слишком труслив и даже бумажные послания от Рене предпочитает сжигать. В воздухе повис немой вопрос: "Кто?" - Придется разобраться раз и навсегда, раз всего за несколько дней Хозяина Оперы разучились уважать и принимать всерьез. Рене, направившись в свои покои, решил взглянуть на неприятеля через зеркала.
- Чужаки... - Прошептал мсье Лувиллини. В его жилах с каждой секундой возрастало негодование, в том числе, на самого себя. "И как я только это допустил?" - Рене видел это лицо неоднократно, однако данный работник закулисья довольно часто причинял мелкие проблемы окружающим, в том числе - доставал актрис росказнями о Призраке неоднократно. Волосы торчком, костюм не особо опрятен, Призрак довольно часто следил  за этим человеком и знал, что имеет долем со шпионом Аларика. Онезим,именно так звали этого наглеца, находился в нише за стеной кабинета Бертоля. "Он украл мою привелегию," - От этих мыслей мужчину, откровенно говоря, уже колотило. "Жалкий шпион!" Резко развернувшись на каблуках, Рене рванул на себя конструкцию с вешалками, отчего колеса со скрежетом рассекали бетонную плиту пол ногами. Хватив темно-коричневый фрак, белоснежную блузу и штаны горчичного цвета, Господин облачил в одежды манекен.  Театральные наверняка замечали, что иногда их котюмы пропадают, на их месте возникают утерянные ранее. Каждая вещь возвращалась на свое место через две недели, либо не возвращалась около полугода. Что ж, неподвижная копия нарушителя успешно создана. Пришло время устроить спектакль для единственного зрителя. На этот раз совершенно неважно, хочет ли смотреть представление субъект. Рычагом запустив систему зеркал, Призрак начал издеваться над марионеткой: распарывать одежды ножом, швырять манекен о ближайшую стену, не забывая периодически злобно смеяться. Одна сцена сменяла другую, и каждый раз Онезим оказывался жертвой. Камера пыток Призрака была безгранична так же, как и его буйная фантазия. Но и это еще не все... Когда незадачливый работник начал удирать, изображение в зеркале заскользило прямо над ним. Зеркало покачивалось, транслируя изображение. При каждом повороте, пусть даже самом неожиданном, Рене безошибочно дергал рычаг и, повинуясь двойному колесу на кранштейнах, скользило по веревке, встроенной под самый потолок. Ужасающий спектакль продолжался не так уж долго, Призрак и так был уверен - сюда Онезим больше не сунется. Последний аккорд порадовал: доехав до определенной точки, колесо заступорилось и врезавшееся в стену зеркало рассыпалось на сотню брызг, обагрив в некоторых местах и без того незадачливого зрителя.
Однако, нужно преподать урок его приятелям. Совсем недалеко от тайного выхода находилась горстка актрис разного возраста. Вглядываться в их лица некогда, человеческий фактор сыграл с Лувиллини злую шутку. За сотню метров до нужного поворота в открывшуюся дверь за статуей, Рене настиг негодяя и из укрытия воспользовался духовой трубкой, заряженной дротиком со снотворным. Полая игла воткнулась в аккурат рядом с сонной артерией. Никто не знал, что, имея доступ к химикатам и обезболивающим на складе старой аптеки, Призрак экспериментировал и с другими лекарствами. Ему почти удалось создать что-то с родни алкогольному коктейлю, на время лишающему человека памяти при попадании в кровь. Побочное действие - нарушенная координации, слуховые и визуальные галлюцинации, мигрень вполне способствовали тому, чтобы очнувшийся спустя час персонаж не смог сразу рассказать о случившемся обеспокоенным гражданам, задающим много вопросов.
"Нет-нет-нет! Только не это..." - Слишком рано вывалившийся из-за статуи субъект успел что-то сказать взволнованным лицам. "Ошибка. Я ввел ему слишком мало средства. Надо ускорить его действие и доработать состав. Потом." - Рене Лувиллини спохватился только сейчас, среди прочих он узнал....Лорель. Его сердце рухнуло, ноги и руки стремительно похолодели. Пальцы плохо ощущали трубку и к тому же предательски дрожали. Он не хотел пугать мадмуазель Аделис еще сильнее, так получилось. Рене лихорадочно соображал, как ему быть теперь. Что, если Его хористка убежит навсегда? Второстепенно или нет, он понимал, что новенькая девочка, еще не принятая на обучение, может кому угодно поведать о Призраке. Выбора не было... Мужчина дунул снова. Вышедшая из-за колонны молодая незнакомка приняла удар дротика на себя, непроизвольно заслоняя собой мадмуазель Аделис, но острие угодило на этот раз не в шею, а в руку повыше локтя. Попав в вену, игла оставила четкий след разрастающегося фиолетового синяка. "Будьте благоразумны, девочки, не говорите обо мне никому." - Он лихорадочно искал еще один пузырек с составом, руки предательски дрожали. Последняя игла заполнена будет лишь наполовину, она предназначалась Лорель... "Достигнет ли игла цели? Быть может, хористку лучше усыпить обычным снотворным? Нет. Будет лучше, если она не вспомнит этот день." - Сам не понимая почему, мужчина медлил. Знать ему дано только одно - мадмуазель Аделис ему слишком дорога. Впредь нужно быть куда осмотрительнее, чем сейчас и более тщательно выбирать сцену для очередного спектакля.